О транспорте
Мы отвыкли от этого, а вернее, и не привыкали. Подобный шантаж остался во временах Лжедмитриев и их современника Маскевича с замечаниями про извозчичьи гроши. Сменились повадки, одежды, средства транспорта… Но, со всем тем, и суть работы, и, следовательно, психологию что таксист, что «частник» унаследовали еще от «водителя кобылы». К тому же, «бомбящий» шофер, как извозчик у бытописателя Петра Вистенгофа, «должен быть большой наблюдатель нравов», должен превратиться в «сметливого и тонкого человека», наученного необходимостью приноравливаться к разным характерам седоков, или как теперь — «пассажиров». Доехать до Москвы из Симферополя можно обратившись в компанию, здесь цены на билеты на автобус Москва — Симферополь приемлемые.
«Приноравливаться», ясное дело, ради тех же «грошей». Рынок с его игрою царствуют и в этой области. «Без ряды», то есть без договоренности о цене проезда, извозчик вез только подгулявшего купчика. Впрочем, риск — везде. Хоть оно в лисьей шубе, хоть и гонит подбоченясь в загородный трактир, а иной раз приедет — вместо широкого жеста, вместо ожидаемого, скажем, полтинника, сцедит жалкий двугривенный.
Ныне частный извоз снова преобладает, и такса потеряла определенные очертания. Не знаю уже, как у водителей складываются отношения с «новыми русскими» в загуле, а в обычном случае и сегодня редко едут «без ряды».
При поляках и Маскевиче извозчик «скакал как бешеный» за упомянутый грош. Семьдесят лет спустя чешский путешественник Таннер указывает сумму в несколько крейцеров. Нам трудно ощутить значение цен в эпохи и менее отдаленные. Легче поверить на слово и Таннеру, и Рейтенфельсу — также нашему гостю 1670-х годов. Им такая плата кажется «весьма малой», и, по их же мнению, везли за нее далеко.
Дешевизна сохраняется и впоследствии, но распространяясь уже не на все экипажи. «Классовое расслоение» выделило лихача как элиту. Пронестись на его пролетке, на колесах с шинами «дутиками», равнялось современной аренде лимузина… Ну, если перехватил, то самую малость.
Человек экономный путешествовал на «ваньке». Потому-то он садился зимою в «лубочные пошевеньки», и крестьянин, приехавший подработать, вез его на этих своих санях через всю Москву — за двугривенный, пятиалтынный или даже за пятак. Те же гонорары признавали летом постоянные московские извозчики, попадавшие в разряд «ванек» из-за неказистости простеньких «кали-берных дрожек».
Дрожкам предшествовали «волочки». На них студент Пирогов, будущий великий хирург, проезжал все восемь верст от университета до дома за 5 или 10 копеек. Сколько теперь возьмут от Моховой до Курского вокзала?
Еще интереснее узнать плату за проезд от вокзалов. Перед ними пассажиров ожидают шеренги машин, и шоферы предлагают свои услуги приезжающим… Перед Кремлевской стеной, на Торгу1, когда-то парковались запряженные одной лошадью сани, и Маскевич насчитывал до 200 таких «таксистов». При Таннере и Рейтенфельсе они поджидали седоков уже не только на «городской площади», но и «на каждом перекрестке», «у каждых ворот». Эти стоянки, именуемые в XIX веке «биржами», очерки Вистенгофа также помещают у перекрестков и на площадях — именно снесению ворот обязанных кое-где своим появлением. За места на биржах платили, поэтому «ванька» у Загоскина с кнутом набрасывается на чужого извозчика, кормившего у его биржи коня.
Далее значительная часть очерка уделена опасности помесячного найма. Если не оградить себя в этом случае особыми условиями и, хуже того, дать деньги вперед, то вскоре, вместо солидного, например, фаэтона и двух приличных лошадей ваш выезд, под разными предлогами все более обедняемый, составят «два полумертвых автомата», «скелеты» без хвоста и гривы, да «тряский рыдван», в который запряжет их шельмец-хозяин. Нанятый вами экипаж сдадут тем временем другому клиенту, который также, в свою очередь, неожиданно окажется в «рыдване».
Как над нынешним автоизвозом, так и над прежним гужевым, был, по мере возможности, установлен контроль. Городские власти знают по номеру каждую машину и ее владельца. Решением московской Думы городских возниц тоже пронумеровали. В словах Вистенгофа мы слышим иронию по поводу «медной дощечки» на спине извозчика — с номером, «под которым известна в Думе его особа».
Наконец, садясь в такси, пассажир может не знать дороги и вовсе не беспокоиться — водитель сам доедет по названному адресу (разумеется, если он — профессиональный таксист, а не заезжий «частник»). В извозчике Вистенгоф тоже видит «большую помощь приезжим при отыскании домов и глухих переулков».
Последнее достоинство особенно важно, хотя его ценность увеличивалась именно от нашего древнего недостатка — недостатка хороших дорог. Не только приезжих, но и коренных москвичей спасали волочки и дрожки, отправлявшиеся «в темные осенние вечера, по непроходимой грязи различных переулков и закоулков».
Последняя цитата — воспоминания о собственном маршруте Николая Ивановича Пирогова. В своих мемуарах знаменитый врач делает, с известной долей юмора, не медицинское, а социальное заключение: извозчиков и учащуюся молодежь он считает «двумя самыми верными барометрами культурного общества».
Ну, нервное студенчество — понятно, а консервативные, на народный лад, необразованные и приросшие к козлам… «Кто, как не извозчики,— гласит диагноз,— и главный их raison d’etre — пути сообщения, покажет нам силу и скорость обмена в материальном быте общества?»
«Материальный быт» на русских дорогах — песня старая. «Улицы в Москве довольно широки, — делится впечатлениями голштинский ученый Адам Олеарий,— но осенью и вообще в дождливую погоду ужасно грязны, и грязь там глубокая». Речь идет о распутице при царе Михаиле Федоровиче. При его внуке, Петре I, ту же московскую картину застает, в начале XVIII столетия, голландский художник Корнелий де Бруин: «в летнее время, когда идут дожди, улицы эти почти непроходимы, по причине топкой грязи, которой они наполняются».
Пошла Россия по пути учения у Европы, но и к середине века женских царствований, по утверждению Забелина, «грязь московских улиц, превращаясь от времени в тучный чернозем, составляла отличное удобрение для садов». Только в царские владения попадало с мостовых по нескольку сот возов ежегодно.
Сто с лишним лет спустя дороги уже замощены, вдоль них — панели для пешеходов. Но иной раз, где-то между зимой и летом, мы увидели бы «обледенелые нечищеные тротуары да талый снег на огромных булыгах». Преимущественно поэтому, имея «денег в обрез», но понимая, что «сапог больше изорвешь», только что приехавший в Москву Гиляровский берет в Лефортове извозчика для путешествия в Хамовники.
При меняющемся колорите, правителях и технических средствах образ бездорожья почти не меняется и совершенно объясняет не устаревающую рекомендацию Маскевича: «кто захочет быть в отдаленной части города, тому лучше нанять извозчика…» Московские уличные топи 1820-х Пирогов вспоминает как просто-таки опасные для жизни.
Таким образом, появление «извозного промысла» обусловила насущная потребность. Она положила ему, веке в XVI, начало, она же стимулировала его развитие в разных направлениях. Количественное было первым: в 1645 году в Москве насчитывалось около двух тысяч извозчиков, к 1775-му они размножились до пяти тысяч, к 1838— до восьми. «Зимой,— пишет Вистенгоф в 1842 году,— появляется в Москве извозчиков до двенадцати тысяч».
Его же очерки, одни из первых, отмечают и качественные изменения: экипажи совершенствуются, растет их разнообразие. «В восемь часов, — читаем мы, — месячные извозчики в экипажах спешат на места, и дрожки выезжают к биржам… В конце двенадцатого часа московская мостовая начинает стонать от больших экипажей: несутся парные фаэтоны, пролетные дрожки, коляски, двухместные и четырехместные кареты».
Но на дне глаз читателя мне уже представляется недоумение. Слова «такси», «Жигули», «ГАЗ-21», а с недавнего времени и «бумер», и джип, мгновенно вызывают перед внутренним взором образ четкий до деталей. С другой стороны, не всякий историк, без предварительной подготовки, сможет сразу и ясно вообразить себе волочки, калиберные дрожки, пролетку или фаэтон. И чем отличался «ванька» от «лихача», не залезая в книжки, кто-либо теперь тоже вряд ли расскажет. Таким невеждой был и ваш покорный слуга, пока ему не удалось, справившись у жителей XIX века, худо-бедно разобраться в технических характеристиках и профессиональной иерархии. Плоды своего учения — перемежая их свидетельствами почтенных московских бытописателей — автор осмелится предложить вам в следующем очерке.
Автор: Артем Новиков
Последние обсуждения