И вот моему Тимошке — год! Странно, но никто не верит.
— Как, уже год? — удивляется давняя знакомая, решившая поздравить меня с Рождеством…
И вот моему Тимошке — год! Странно, но никто не верит.
— Как, уже год? — удивляется давняя знакомая, решившая поздравить меня с Рождеством. — Ты же совсем недавно родила!
— Уже сидит, наверное? — предполагает соседка по подъезду, с которой наши траектории движения пересекаются один раз в полгода. — Ах, ходит? Два месяца уж как?
При этом то, что старшему сейчас — три с половиной, воспринимается совершенно адекватно. А вот младший — для большинства — по темпам роста не иначе как князь Гвидон. Честно говоря, я и сама оглянуться не успела, как мой ребенок перешел из разряда грудничков в младшую ясельную.
Конечно, с Артемом все было по-другому. Первый месяц его жизни вспоминается как длинный напряженный сон: «Ничего не знаю, ничего не умею и все время хочу спать». Последующие года полтора — постоянный анализ собственных действий, направленных на ребенка, анализ действий окружающих (врачей, психологов, консультантов по ГВ и т. д.), следующие за тем выводы (получившие выражение в заметках для личного пользования и статьях для широкого) и накопление-накопление-накопление собственного опыта. Конечно, вполне можно было бы обойтись и без всего этого. Но материнство оказалось для меня настолько увлекательным занятием, что именно в нем я увидела, и вижу до сих пор, свое основное жизненное предназначение. Может быть, это звучит пафосно. Или, наоборот, наивно. Только вот слово «карьера» утратило для меня всякий смысл. Если только это не карьера матери (а что, вполне интересное словосочетание). Правда, стать матерью-героиней в мои планы тоже не входит. (Тогда при чем здесь карьера?)
Запутала я вас совсем. В общем, вспоминается высказывание одной моей университетской преподавательницы, классного методиста, между прочим: «Школа — это, конечно, хорошо. Хорошая школа — еще лучше. Но даже самая лучшая школа — это ширпотреб. Собственные дети! Вот где настоящий эксклюзив!»
Иными словами, лавры успешного менеджера (а в нашей стране под этим загадочным словом может подразумеваться все, что угодно, от продавца фонариков до директора завода) меня больше не прельщают. Только это вовсе не значит, что я рассчитываю просидеть на горбе мужа всю оставшуюся жизнь до пенсии. Конечно же, нет. Просто в моей жизни обозначились приоритеты. Выделилось главное и второстепенное.
Ну, что-то я отвлеклась.
Тимофей растет на всем готовом. На кроватках, стульчиках и распашонках. На готовых решениях всех возможных проблем. На моем закаленном терпении… Тимофей растет как бы между делом. Образ жизни, по сути, ведь не изменился. Подъем, кормление, прогулки — все, что делалось с одним ребенком, теперь делается с двумя. Мне не пришлось учить малыша многим вещам: брать ложку (прекрасно видит, как ее держит старший брат), играть с игрушками (например, катает машинки с 7 месяцев, а незадолго до своей первой годовщины уселся на мотоцикл и катается, нажимая на педаль кончиками пальцев на ногах), общаться с другими детьми (по мере способностей, конечно). Тимофей копирует Артема буквально во всем. Новая забава — усаживаться на горшок. Не просто, а с целью. И не беда, что в штаны (снять не дает), зато на горшке. Старший, к слову сказать, умеет пользоваться и унитазом. Только и от горшка не отказывается:
— Я Тимофея учу. Как ты не понимаешь?
Вот так.
Обратная сторона медали — многие вещи сложно проделывать одновременно. Нельзя вдвоем качаться на качелях. Неудобно держать одну и ту же игрушку. Неловко листать картонные страницы книги. Прыгать на мяче, кататься на лошадке, крутить волчок. А все это ну просто-таки необходимо делать именно в тот момент, когда этим заинтересовался брат. Неважно, старший или младший. И тогда…
— Мама, убери Тимофея!
— Мэ-ма, мэ-ма, мэ-ма!
Вот мы и подобрались к теме ревности. Ее не было, чес-слово, месяцев до девяти. Пока младший не посягнул на территорию старшего. Его игрушки!
Свое же собственное время я продолжаю распределять таким образом, чтобы и старший не оставался внакладе. В ущерб чистоте тарелок, наглаженности белья, блеску зеркал. Но только не в ущерб ребенку. Ни его занятиям английским языком (хотя и таскаемся туда через весь город дважды в неделю), ни ежевечерним сказкам, ни ответам на стотысячное «почему?» Конечно, это благодаря пониманию мужа и помощи мамы (от которой я гордо отказывалась во времена младенчества старшего сына).
Настоящей ревности к нашему, родительскому, вниманию пока немного. Возможно, еще и от того, что мы стараемся придерживаться двух правил: никогда не сравниваем детей между собой (по крайней мере в их присутствии) и не приветствуем дискриминацию по возрастному признаку (например, не говорим «уступи брату, он же маленький», а требуем, чтобы дети играли по очереди). А может быть, мы до настоящей ревности еще просто не доросли.
Дети учат меня не говорить «гоп» заранее. Вообще, дети меня многому учат. Быть снисходительней к человеческим слабостям, например. Больше ценить своих собственных родителей. Дорожить тем, что имею.
Дети не позволяют мне превратиться в жующую у телевизора домохозяйку. Время, которое высвобождается на себя любимую, жаль так бесцельно растрачивать. Поэтому за три года я прочитала больше книг по детской психологии и педагогике, чем за годы учебы в университете. Началом журналисткой деятельности обязана рождению старшего сына. А написанию книги (она недавно вышла в свет, называется «Азбука для будущих родителей») — появлению младшего.
А самое чудесное, что подарили мне мои детки, — это иллюзия моего собственного детства. Особенно тонко чувствуется это сейчас, в новогодние праздники. Когда мы всей семьей просматриваем «Морозко». Когда рисуем зубной пастой узоры на стекле. Когда разучиваем песню «В лесу родилась елочка». Когда Артем с утра бежит к елке и будит весь дом: «Ура! Дед Мороз принес мне подарок!» Когда он прижимается ко мне на новогоднем утреннике в ответ на предложение Снегурочки прочитать стишок, и его костюмчик Серого волка вкупе с испуганным выражением глаз смотрится комично и очень-очень трогательно.
Последние обсуждения